Отмороженные средства: зачем скупать разработки забытых лекарств

Мэтью Херпер, Натан Варди, Forbes

В июне Вивек Рамасвами, бывший партнер хедж-фонда, отказался от плана провести медовый месяц в походе по Французским и Швейцарским Альпам. Вместо этого он пригласил невесту на стенд своей компании на Нью-Йоркской бирже, где должно было состояться самое крупное IPO в истории американской биотехнологической отрасли. Что может быть романтичнее, чем получить несколько сотен миллионов за один день?

Принадлежащая Рамасвами компания Axovant Sciences была зарегистрирована на Бермудах всего за восемь месяцев до этого события. И она собиралась привлечь $360 млн на разработку лекарства от болезни Альцгеймера, от которого вроде бы отказался гигант отрасли GlaxoSmithKline. В первый же день торгов стоимость акций стартапа удвоилась, рыночная капитализация компании достигла почти $3 млрд. Чтобы в полной мере оценить эмоции новобрачных, надо знать, что Рамасвами уговорил Glaxo отказаться от разработки препарата всего за $5 млн. Друзья Вивека по хедж-фонду, которые из солидарности тоже накупили акций Axovant Sciences, устроили им отличную свадебную вечеринку.

Но медовый месяц, так ярко начавшийся, столь же неожиданно закончился. Скептицизм инвесторов возобладал. Отчего это Glaxo так задешево отделалась от перспективного лекарства? И как может компания, в которой всего 10 сотрудников (причем двое из них — мать и брат Рамасвами), стоить столь дорого? Сомнения экспертов, аналитиков, блогеров росли как снежный ком, и акции начали падать. В начале сентября они торговались на 12% ниже цены IPO.

Скептики тут же увидели в обаятельном Рамасвами олицетворение биотехнологического пузыря. Еще бы! Биотехнологический индекс Nasdaq (iShares Nasdaq Biotechnology Index) за пять лет поднялся на 300%, в то время как собственно Nasdaq — на 100%, а S&P 500 — на 70%. И это страшная цифра, даже с учетом прорыва в производстве противоопухолевых препаратов, лекарств от рака и гепатита С, а также средств, необходимых для генной инженерии. Что будет, если государство перестанет выдавать одобрения на выпуск такого количества новых дорогостоящих препаратов или перестанет за них платить, включая в госпрограммы?

Однако скептики не учитывают целей, которые ставит перед собой Рамасвами. Независимо от того, насколько эффективным окажется новое лекарство Axovant, проведенное IPO, как утверждает Рамасвами, всего лишь «первый шаг к более важной цели» — «освободить» уже не используемые или разработанные, но так и не выпущенные на рынок лекарства, которые числятся в каталогах фармкомпаний, но не доходят до пациентов и не обогащают инвесторов.

«Это этическая проблема недооцененной значимости, — говорит Рамасвами. — Есть очень много лекарств, которые могли бы приносить пользу, но на них просто не обращают внимания. Некоторые из них отринуты по причинам, не имеющим никакого отношения к их качеству».

Имея за спиной опыт Уолл-стрит и получив почти $400 млн, Рамасвами формирует портфель не из акций, а из забытых лекарств, скупая за бесценок печальный результат многомиллиардных усилий фармкомпаний. Используя созданную в прошлом году холдинговую компанию Roivant Sciences, Рамасвами надеется создать еще десятки компаний вроде Axovant.

«Мы получим самый высокий возврат на инвестиции в фармацевтической отрасли, — предвкушает он. — Это будет поток столь же глубокий и разветвленный, как у самых перспективных фармкомпаний, но с беспрецедентной финансовой эффективностью».

Но прецеденты были. Lipitor, главный аптечный бестселлер, когда-то был практически забыт, а Imbruvica, лекарство, из-за которого AbbVie за $21 млрд в мае 2015 года купила компанию Pharmacyclics, было в 2006 году приобретено среди прочих активов всего за $7 млн. Не менее десятка успешных компаний создавались вокруг старого и забытого препарата.

Доля 76% в Axovant (и его средстве против болезни Альцгеймера с кодовым названием RVT-101) принесла Roivant Sciences 20 000%, учитывая, что сумма первоначальных инвестиций — $5 млн. А до этого Рамасвами за $8 млн купил несколько лекарств от вирусного гепатита B, получив долю в компании Arbutus BioPharma, стоимость которой на бирже сейчас составляет $110 млн; возврат на инвестиции — 1275%. В мае Roivant прикупила препарат от психоза у Arena Pharmaceuticals за $4 млн. А недавно заключила партнерство с группой исследователей Университета Дьюка, которая разрабатывает лекарства от редких болезней.

Возможно, скоро Рамасвами станет самым молодым миллиардером. Компанию Roivant Forbes оценил в $3,5 млрд, соответственно доля основателя (20%) стоит порядка $700 млн. Рамасвами только что исполнилось 30 лет, и у него большие амбиции. Roivant, уверяет он, станет «Berkshire Hathaway в развитии фармпрепаратов».

«Умный и голодный»

Вивек Рамасвами был примерным ребенком. Он старший сын в семье иммигрантов из Индии. Отец был рабочим на заводе General Electric, мать — психолог, специалист по проблемам старческого возраста — работала в Merck и Schering-Plough. Вивек был отличником, занимался музыкой, играл на пианино для пациентов с болезнью Альцгеймера, которыми занималась его мать, и входил в национальные рейтинги теннисистов-юниоров. В Гарварде он был председателем клуба политических дискуссий, работал в лаборатории знаменитого исследователя стволовых клеток Дугласа Мелтона и выступал на сцене в жанре хип-хоп под псевдонимом Да Век. Также он стал соучредителем компании StudentBusinesses.com, которая сводит стартапы, консультантов и инвесторов, и продал ее фонду Ewing Marion Kauffman, который занимается развитием предпринимательства.

Рамасвами с отличием окончил отделение биологии и был намерен изменить мир. Он хотел стать ученым, но не собирался тратить на учебу еще 10 лет. И тогда он открыл для себя хедж-фонды, в которых даже 25-летний выпускник мог ворочать миллионами.

«Когда я сообщил об этом родителям, они решили, что я буду заниматься ландшафтным проектированием», — рассказывает он (hedge по англ. ограда, живая изгородь, — Forbes).

Он прошел интервью с Дэном Голдом, который управляет нью-йоркской компанией QVT Financial.

«Было видно, что он умный и в то же время голодный», — вспоминает Голд.

Они проговорили несколько часов, обсуждая дипломную работу Рамасвами, посвященную этическим аспектам использования стволовых клеток для выведения гибридов человека и животных. (И нечего хихикать: реферат этого сочинения был опубликован в New York Times.)

Так он стал аналитиком. Будучи биологом, Рамасвами рано оценил потенциал лекарств от гепатита С, вирусного заболевания, от которого страдают не менее 3 млн американцев, — и проведенные им сделки для QVT удивили Уолл-стрит. В 2008 году Рамасвами начал скупать акции Pharmasset по $5. К 2011 году, когда Gilead купила эту компанию за $11 млрд (из расчета $137 за акцию), QVT оказался одним из крупнейших акционеров. Подобный трюк он повторил и с компанией Inhibitex, которую в 2012 году купила Bristol-Myers Squibb за $2,5 млрд, что в 25 раз больше суммы инвестиций QVT. В 28 лет Рамасвами стал в QVT партнером.

Заодно он — «ради интеллектуального опыта» — получил юридическое образование в Йеле.

«И был одним из тех, «кто все прочитал», — рассказывает преподаватель права в Йеле Дэвид Грюэл. — Он всегда приходил в аудиторию подготовленным и вступал в дискуссии — он любил спорить».

Критическое мышление пригодилось: Рамасвами заметил, что существует много забытых лекарств, в которые он хотел бы инвестировать, но не мог. Крупные фармкомпании заморозили их по тем или иным стратегическим или бюрократическим причинам, а маленькие биотехнологические фирмы обычно свои ресурсы направляли лишь на один продукт, не думая о том, что №2, возможно, тоже неплох. Вот что он сказал представителю одного из фондов, собирающего средства для людей с синдромом Дауна: «Вполне вероятно, что уже разработано средство против синдрома Дауна, но оно до сих пор пылится на полке какой-то фармацевтической компании».

Когда в мае 2014 года Рамасвами решил идти своим путем, QVT и Dexcel Pharma (израильская фирма, которая тоже следила за его успехами) поддержали его, выделив $100 млн. Свою компанию он назвал Roivant — ему всегда нравилась аббревиатура ROI — и был намерен добиваться высокого возврата на инвестиции (англ. returns on investment, ROI). Его небольшая разношерстная команда, в которую вошли несколько выпускников престижных вузов и два тяжеловеса биотехнологий — 66-летний Ларри Фридхоф, бывший глава разработчиков в Eisai и Andrx, и 48-летний Уильям Саймондс, сыгравший решающую роль в успехе Pharmasset, — разместилась в обшарпанном офисе, где даже не было переговорной. Но все это не имело значения.

«Честно говоря, если бы я мог делать ставки на кого-то из людей, я бы поставил на Вивека», — говорит сегодня Саймондс.

Прошлые связи с Pharmasset пригодились. В свое время эта компания вырвалась вперед благодаря одному только лекарству против гепатита C под названием софосбувир. Его купила Gilead, и оно стало самым успешным инновационным препаратом в мире — в первый же год продажи составили $12 млрд. По слухам, это лекарство названо по имени химика Майка Софая, который его разработал. Сейчас Софая основал новую компанию OnCore Biopharma, которая занимается разработкой лекарства против гепатита B. Благодаря повсеместной вакцинации этот гепатит не представляет серьезной проблемы для Америки, но он убивает в год до 780 000 человек в мире, главным образом в Азии и Африке, поскольку вызывает осложнения в печени, в частности рак.

Как и в случае с гепатитом С или ВИЧ, лечение гепатита В требует комбинации нескольких препаратов. По многим из них есть перспективные разработки, но они разбросаны по свету — это еще один просчет маркетинга. Рамасвами купил контроль в OnCore и сразу же провел три сделки, заодно прикупив четыре «забытых» лекарства. Чтобы получить инвестиции, он выбрал на этот раз не IPO, а более быстрый путь к бирже — слияние OnCore с компанией Tekmira, разработчиком противовирусных средств, уже зарегистрированным на Nasdaq. Новую компанию он назвал Arbutus. За семь месяцев Рамасвами превратил свои первоначальные инвестиции объемом $8 млн в рыночную капитализацию $110 млн.

Делайте ставки

В одночасье добившись успеха, Рамасвами начал мыслить масштабно. Все знают, сколь опасна болезнь Альцгеймера — по прогнозам, к 2050 году она, поразив 13,8 млн американцев, обойдется экономике США в $1 трлн. И одновременно это ловушка для фармацевтов: в 2002–2012 годах было опробовано 244 разработки препаратов против этой болезни, и из них лишь один был выведен на рынок, то есть доля неудач составила 99,6%.

Глава исследовательского подразделения компании Рамасвами Ларри Фридхоф возглавлял разработку препарата Aricept, который стал бестселлером в группе лекарств от болезни Альцгеймера, на пике его продажи составляли $4 млрд. Когда молодой босс сказал Фридхофу, что интересуется наработками, сделанными в Glaxo при синтезировании этого препарата, тот посоветовал ему заняться чем-то менее рискованным, чем Альцгеймер. Но многие говорили Рамасвами, что на это лекарство стоит взглянуть.

«Иногда меня спрашивают: а нет ли препарата, над которым можно еще поработать, дать ему второй шанс? И я всегда думаю об Aricept», — говорит Рашель Дуди, глава исследований по болезни Альцгеймера в Медицинском колледже Бейлора, которая занималась этим лекарством в Glaxo и консультирует Roivant.

И снова пригодились связи Саймондса, который прежде работал в Glaxo. Он договорился о встрече с Атулом Панде, старшим вице-президентом Glaxo, отвечающим за исследования в области неврологии. Оказалось, что Панде с большим энтузиазмом относится к препарату (впоследствии он перешел в Axovant), который пал жертвой стратегии Glaxo, переставшей заниматься неврологией в 2010 году.

Но когда Рамасвами начал сам разбираться в материалах, связанных с разработкой Aricept, он разглядел потенциал одного из его прототипов, RVT-101, который не прошел три стадии клинических испытаний, хотя в опытах на животных показывал очень хорошие результаты. Четвертая стадия клинических испытаний доказала эффективность RVT-101, но к тому времени фармкомпания уже сделала свой выбор — как оказалось впоследствии, неверный.

На четвертой стадии клинических испытаний RVT-101 уменьшил симптомы до уровня шестимесячной давности, но потом болезнь все равно прогрессировала. Тем не менее, если в следующих испытаниях будет подтвержден тот же самый или даже меньший эффект, этого уже будет достаточно, чтобы получить одобрение и выпустить лекарство на рынок. Более того, еще одно лекарство, которое разрабатывает датская фармацевтическая фирма Lundbeck, воздействует на те же рецепторы, что и RVT-101, и показывает те же результаты. И это убедило эксперта Roivant по болезни Альцгеймера, знаменитого Фридхофа.

Получить это лекарство от Glaxo не составило проблемы. В конце концов Рамасвами добился желаемых для себя условий: всего $5 млн сразу и еще $160 млн траншами плюс роялти 12,5% с продаж. Заметим, что он дает гигантам отрасли шанс прилично заработать: если RVT-101 выйдет в бестселлеры, добившись в продажах $1 млрд, то роялти увеличат заработок Glaxo на 2%, что выглядит вполне привлекательно.

Имея в портфеле это лекарство, Рамасвами решил создать Axovant — компанию, построенную вокруг одного препарата RVT-101, — и попросить денег у своих давних боссов из хедж-фондов.

«Это человек из нашего мира, — говорит Питер Колчински из RA Capital, под управлением которого $1,8 млрд. — Я посмотрел на его данные и сразу понял, что если не соглашусь я, то другие за это ухватятся».

Условия Колчински: он хотел занять в компании крупную позицию. Он приобрел акций на $75 млн по цене на момент IPO, теперь это крупнейший актив его фонда. Купил акции и фонд Visium Asset Management. Взаимные фонды, такие как Capital Growth и Janus, тоже прикупили себе долю. Чтобы дать сигнал инвесторам, что это не однодневка, фонды согласились держать акции в течение 90 дней — что дорого им обошлось, поскольку бумаги, которые быстро взлетели на 100%, потом опустились ниже цены предложения.

«Рынки могут колебаться, но фундаментальные ценности не меняются», — комментирует Колчински.

Еще лет 10 назад было немыслимо получить $100 млн на IPO биотехнологической компании. Теперь же такое происходит сплошь и рядом. В январе венчурные капиталисты вложили $450 млн в Moderna Therapeutics, компанию с очень сильным исследовательским подразделением, не имеющую ни одного препарата на стадии испытаний, а спустя два месяца — $217 млн в Denali Therapeutics, еще одну компанию, которая занимается болезнью Альцгеймера и болезнью Паркинсона. Ставки растут. В июле NantKwest, новая компания, созданная миллиардером в области биотехнологий Патриком Сун-Шионгом, привлекла $207 млн при оценке $3 млрд на разработку клеточного онколитика, несмотря на то, что нет убедительных данных об эффективности этого нового средства.

И несмотря на биотехнологическую лихорадку, «большое IPO» компании Рамасвами, основанное на лекарстве от болезни Альцгеймера, испугало инвесторов. Конечно, Рамасвами не разорится с Axovant, учитывая невысокую цену покупки RVT-101 у Glaxo. Но крупные инвесторы боятся оказаться в дураках, и их можно понять. Это не сулит ничего хорошего юному архитектору хитроумных сделок.

«Странно, ведь это тот же самый подход, основанный на эффективности инвестиций, благодаря которому мы купили RVT-101 и который лежит в основе нашего бизнеса», — говорит Рамасвами.

Биржевым спекулянтам, накупившим акций Axovant, придется ждать до 2017 года, когда появятся новые данные об эффективности RVT-101 при болезни Альцгеймера. Это целая вечность по меркам Уолл-стрит, и все это время цена акций будет оставаться без движения. И даже при благоприятном сценарии реальное улучшение состояния больных произойдет еще через несколько лет. Клинические испытания, как известно, проводить сложно и обходятся они дорого. В случае с RVT-101 может потребоваться $135 млн.

Было бы, однако, неправильно зациклиться на проблемах Roivant с болезнью Альцгеймера. У Рамасвами долгосрочная стратегия. Во многом он следует по пути миллиардера Майкла Пирсона, главы компании Valeant Pharmaceuticals. В начале 2000-х, когда получить одобрение федеральной комиссии для вывода нового препарата на рынок было сложнее, чем когда-либо, Пирсон разработал финансовую стратегию, благодаря которой его компанию теперь оценивают в $80 млрд. Он использовал офшоры для покупки «недоделанных» препаратов и снижал затраты, в том числе на разработку, до минимума. Такой подход был оценен Уолл-стрит, в частности Биллом Экманом. Принадлежащий ему хедж-фонд Pershing Square сейчас владеет 5,7-процентной долей в Valeant.

Нечто подобное делает сейчас Рамасвами, только он уверен, что благодаря развитию биотека сейчас создано столько лекарств, что всегда можно найти уже разработанный, но забытый препарат и дешево его купить, а средства вложить в R&D.

«Именно биотехнологии могут извлекать ценность из продуктов, которые еще не выведены на рынок, а не из иссякающих денежных потоков», — говорит он.

У Рамасвами, в отличие от Пирсона, есть харизма. Он может очаровать кого угодно.

«Мне нравятся люди, которые достаточно смелы и у них что-то получается, но при этом то, что они делают, не противно, — говорит Брент Саундерс, глава Allergan, который как-то завтракал с Рамасвами. — И думаю, что Вивек как нельзя лучше отвечает этим критериям».

Как и у Пирсона, у Рамасвами есть стратегия роста. Даже если он потерпит неудачу с RVT-101 (хотя многие врачи, которые занимаются Альцгеймером, возлагают на это лекарство большие надежды), Axovant уже заработала на нем почти $200 млн и может потратить их на следующие проекты. А тем временем принадлежащая Рамасвами Roivant, у которой еще остается порядка $100 млн, будет скупать другие лекарства, которые можно будет выделить в отдельную компанию или хранить до времени все вместе, как силос, а потом создавать команды под каждый проект. Такой подход поможет ему диверсифицировать свои риски на манер фонда фондов и при этом дать инвесторам возможность выбрать какое-то одно терапевтическое направление.

Независимо от эффективности выбранных Рамасвами препаратов он, безусловно, применил действительно инновационную финансовую схему, которая сама по себе позволит многим сохранить жизнь или ее улучшить. А это в любом случае плюс в карму, даже если пузырь биотехнологий лопнет.