За что платит пациент – за эффективность препарата или высокие расходы на R&D?

Инна Бурбан, по материалам Forbes

Одна из успешных новостных программ в Америке «60 минут» (60 Minutes) нацелилась на изучение вопроса слишком высоких цен на противораковые препараты, пишет журналист Forbes Мэтью Херпер (Matthew Herper).

Журналистка этой программы, Лесли Шталь (Lesley Stahl), поделилась тем, что же ей удалось выяснить в этом вопросе, однако, по мнению Мэтью Херпера, ничего нового она не рассказала.

Сначала Шталь поговорила с двумя врачами из центра терапии онкозаболеваний Memorial Sloan Kettering Cancer Center, которые рассказали о том, почему клиника не будет финансировать терапию с использованием Zaltrap для лечения рака толстой кишки производства Sanofi. Стоимость лечения составляет почти 11 тыс. долл. в месяц. Отказ врачи аргументировали тем, что цена на ЛС намного выше, чем в случае с Avastin швейцарской компании Roche, но предлагаемое лекарственное средство не отличается более высоким уровнем эффективности. Журналистка также общалась с врачом еще одного центра терапии онкозаболеваний – Anderson Cancer Center. Он был одним из авторов редакционной статьи для журнала Blood (специализируется на вопросах гематологии). В статье он упоминал о высоких ценах на такие препараты, как Gleevec компании Novartis и Sprycel производителя Bristol-Myers Squibb, предназначенных для лечения редкого заболевания рака крови.

Однако в программе было несколько эпизодов, которые являются продолжением дискуссии национального уровня по поводу высоких цен на препараты. Журналистка задала вопрос доктору Леонарду Зальтцу (Leonardo Saltz) из Memorial Sloan Kettering Cancer Center, следует ли считать цены на препараты побочным эффектом в развитии индустрии. Он ответил, что считает такой подход справедливым, и добавил, что развитие рынка в области ценообразования иллюстрирует новый термин «финансовая токсичность», который широко используют в литературе. Пациенты, по мнению врача, могут стать банкротами, если будут пытаться справиться с такими ценами. Также Херпер пишет, что Зальтц начал борьбу с высокими ценами на противораковые препараты еще десятилетие назад. Однако в этом случае он «ударил» достаточно сильно, продемонстрировав всю серьезность ситуации.

По словам Хагора Кантарьяна (Hagop Kantarjian), специалиста из Anderson Cancer Center, политика ценообразования фармацевтических компаний сегодня является «необоснованной, неустойчивой и аморальной».

А Питер Бах (Peter Bach), сотрудник Memorial Sloan Kettering Cancer Center, считает, что государственная программа Medicare должна предоставить производителю препаратов такую сумму, которую он потребует от государственной организации. Также он подчеркнул, что не важно, какой будет эта стоимость.

Журналистка отреагировала сразу же, так как врач шокировал ее подобной информацией.

«Минуточку, разве существует такой закон?» – спросила она.

Бах ответил утвердительно.

«И разве не велись переговоры с Medicare?» – спросила она.

«Нет», – заявил без промедления Петер Бах.

Это еще раз доказывает, что игроки фармацевтического рынка проводят в индустрии так много времени, что некоторые вещи считают само собой разумеющимися.

Вопрос не только в том, что в рамках программы Medicare необходимо принимать решение о финансировании терапии с использованием противоракового препарата, стоимость которого может составить 100 тыс. долл. Как оказалось, система страхования в США до сих пор ничего не может предложить компаниям, которые хотят поднять цены на препараты. И в программе «60 минут» журналистка привела хороший пример, чтобы проиллюстрировать ситуацию с ростом цен. Стоимость терапии с использованием препарата Gleevec компании Novartis, когда он только появился на рынке, составляла 24 тыс. долл. с расчетом на годовой курс лечения. Теперь стоимость составляет 90 тыс. долл. в год. Цены выросли в четыре раза только в этом конкретном случае.

В начале этого года в американском Forbes появился материал с главным исполнительным директором Novartis Джо Хименесом (Joe Jimenez). Г-н Хименес знал, какие проблемы существуют в индустрии. Мэтью Херпер пишет, что еще тогда он ему сказал: «Вся система ценообразования требует реорганизации, поскольку она достигла того уровня, когда уже не будет устойчивой в долгосрочной перспективе».

На экранах зрители так и не увидели генерального директора Sanofi Криса Виебахера (Chris Viehbacher), которого считают самым харизматичным мужчиной в фармацевтической индустрии, или того же Джо Хименеса. Вместо этого зрителям предоставили мнение Джона Кастеллани (John Castellani), руководителя лоббистской группы PhRMA, который объяснил, что «фармацевтические компании должны поставить те цены на препараты, которые отображают производственные расходы». Он также подчеркнул, что эти расходы достаточно высокие, а период R&D требует годы ожиданий, потраченных на разработку препарата. При составлении цены на препарат фармкомпании учитывают и ценность этого лекарственного средства для существующего терапевтического рынка и его пациентов.

Журналист Херпер называет такие разговоры, в том числе и с участием г-на Кастеллани, «пустой болтовней и искажением реальных фактов». Если подумать, то пациент не должен платить за ЛС, чтобы вернуть инвестиции компаний, вложенные в его разработку. Покупатель не заплатит больше за машину только потому, что производитель вложил огромную сумму в ее разработку без предоставления эффективных результатов. Или не будет покупать йогурт Danone потому, что компания потратила много денег на R&D, исследуя определенную бактерию. Клиенты покупают машины или йогурты из-за результатов этих R&D: машина безопаснее при столкновениях, а йогурт улучшит пищеварение. Такая же ситуация возникает и с препаратами. Мы должны платить за эффективность, а не за расходы на разработку.

Однако эта жестокая правда и является реальностью, но немного отличается от того, о чем говорит Кастеллани. На разработку и исследования препаратов производители действительно тратят много денег. Для некоторых компаний цена успеха может составить несколько миллиардов долларов. Если цены на препараты не достаточно высокие, чтобы вернуть вложения, никто не будет заниматься их производством в дальнейшем. Поэтому существует только одна причина, почему в Америке нет нужных антибиотиков – все из-за низких цен на ЛС. И только одна причина, почему намного больше препаратов находятся в разработке именно в области онкологии, а не в других терапевтических областях. Высокие цены на препараты вернут компании расходы, потраченные на разработку, если она достигнет успеха, пишет Мэтью Херпер. Но, на самом деле, есть и другие причины, почему фармкомпании делают открытия в различных терапевтических областях.

И вот удивительная вещь. С точки зрения представителей сферы здравоохранения некоторые препараты действительно достойны такой высокой цены, учитывая количество выживших пациентов и эффективность конкретного ЛС. Многие аналитики и эксперты фармацевтической индустрии, пишет Херпер, считают, что препарат Gleevec достоин такой высокой цены.

Британские регуляторы убедили Celgene немного снизить высокие цены на препарат Revlimid для пациентов, у которых диагностировали меланому и готовы платить за год терапии. Однако производители препаратов не спешат снижать высокие цены на их противораковые препараты, хотя такая ценовая политика не всегда оправдана. Если годовая терапия с использованием препарата стоит 100 тыс. долл., это не должно автоматически определять цены на все ЛС в области онкологии. Фармкомпании продолжают маневрировать, используя «технику подстройки»: они позволяют себе завышать цены на ЛС, ориентируясь на один эффективный и дорогостоящий препарат в этой области, пишет журналист Forbes.

Более того, производители препаратов ведут себя так, как будто пациенты не являются конечными потребителями, которые платят за все эти «удовольствия». Поскольку многие препараты, которые используются в терапии пациентов с онкозаболеваниями, финансируются в рамках программы Medicare, страховыми компаниями или за счет денег благотворительных организаций, пациенты иногда защищены от высоких цен на ЛС.

Мэтью Херпер упоминает историю об одном пациенте, о котором писал Bloomberg. О его личной борьбе с лейкемией. За более чем 15 лет терапии пациент потратил все свои сбережения, а это 140 тыс. долл., чтобы покрыть высокие расходы на препараты. При этом за все это время производитель не улучшил эффективность лекарственного средства, а лишь продолжил производить этот препарат. Возникает вопрос: заслуживают ли этого пациенты?

Мэтью Херпер пишет, что Джо Хименес поднимал этот вопрос. И да, компании пытаются найти эффективное решение. Однако пока его нет.

Конечно, в индустрии есть много нерешенных проблем. Однако журналистка в программе «60 минут» увидела только «айсберг в океане», используя давно известные для игроков фармрынка, профессиональных организаций, аналитиков и экспертов факты. И все же многие продолжают надеяться на то, что проблемы индустрии станут одной из главных тем для обсуждения в программе «60 минут». Это, вероятно, заставит руководителей фармацевтических компаниям задуматься над тем, как снизить цены на ЛС и почему они такие высокие, пока кто-то другой не подумал об этом вместо них. У Merck, AstraZeneca, Roche есть ряд дорогостоящих препаратов, которые являются стратегическими объектами в их планах развития существующего портфеля активов. А это еще одна важная проблема для расширения рамок доступной терапии.