- Категория
- Лекарства
ДДТ: изобретение химика, ставшего фармацевтом
- Дата публикации
- Количество просмотров
-
638
Шеф-редактор thePharmaMedia
Немногие соединения имеют столь контроверсную репутацию, как этот инсектицид. Но не менее сложна история применения этого инсектицида и его последствий.
Незаметное открытие
ДДТ (дихлор-дифенил-трихлорэтилен) был синтезирован в 1874 году. В течение десятилетий после этого он оставался одним из многих бесплодных химических соединений, созданных экспериментаторами из любопытства, однако проигнорированных индустрией.
Крестный отец изобретения, будущий лауреат Нобелевской премии Адольф Байер, в 1874 только начинал свою академическую карьеру, а его австрийский аспирант Отмар Цейдлер сконденсировал хлорбензол с хлоралгидратом для своей будущей диссертации.
Закончив обучение, Цейдлер вернулся в Вену и стал работать фармацевтом. Его открытие, опубликованное в Berichte der Deutsche Chemischen Gesellschaft в 1874, привлекло минимальное внимание научного сообщества, и о дихлор-дифенил-трихлорэтилене все забыли до 1939 года, пока на него не наткнулся швейцарский химик Пауль Мюллер. Мюллер работал над открытием инсектицидов в компании Geigy (в то время она была одним из крупнейших в Швейцарии производителей химикатов) и ДДТ идеально отвечал его запросам.
В экспериментах ДДТ «показал сильное инсектицидное контактное действие, которое я до сих пор не наблюдал ни в одном веществе», написал тогда Мюллер. Полевые испытания продемонстрировали эффективность соединения против колорадських жуков, которые тогда опустошали урожай картофеля в Швейцарии, и к 1942 году Geigy приступила к массовому производству нового продукта. Компания продала на него лицензию всем заинтересованным странам, но наиболее активно ДДТ стали применять в Соединенных Штатах.
Яд – в каждый дом
В 1940-х выяснилось, что дихлор-дифенил-трихлорэтилен фатально влияет на насекомых, переносящих опасные инфекционные заболевания.
Объявленный научным чудом, в 1948 году ДДТ принес Мюллеру Нобелевскую премию по медицине.
Во время II мировой войны производство ДДТ было приоритезировано. Возвращение мира дало ход амбициозным проектам в сфере здравоохранения: применение ДДТ начало распространяться среди фермеров и домовладельцев. Но постепенно стало ясно, что эффективный инсектицид разлагается на менее токсичные вещества и способен накапливаться в биосфере, двигаясь вверх по пищевым цепям, пока не достигнет накопления до летального уровня у некоторых представителей фауны.
В 1955 году ВОЗ запустила Глобальную программу ликвидации малярии (Global Malaria Programme – GMP). Главные переносчики малярии – комары. Чтобы избавиться от них, ВОЗ решила использовать ДДТ. GMP развернули в Европе, Южной Америке, Азии, определенных регионах Африки и островах Тихого океана. Пестицид просто распыляли с неба, и комаров действительно стало меньше: они погибали от контактов с обработанными химикатом поверхностями.
Убийца кошек
Однако это имело последствия. К примеру, в Малайзии местные жители пожаловались на разрушение соломенных крыш своих домов после обработки. В ходе расследования ВОЗ обнаружила, что к ДДТ оказались восприимчивыми не только комары, но и осы, убивающие живущие в крышах личинок моли. При этом личинки смогли выжить, увеличив популяцию настолько, что это приводило к обрушению крыш. Впоследствии возникла другая проблема: нашествие крыс – от ДДТ начали вымирать кошки, естественные враги грызунов. В некоторых странах Латинской Америки гибель кошек привела к распространению возбудителей геморрагической лихорадки с последствиями для людей.
В течение почти двух десятилетий ДДТ широко (и часто чрезмерно) использовался на полях и в домах. С ним также пытались контролировать эпидемии полиомиелита, хотя он не влиял на носителей этой инфекции. Это «бомбардирование» усилило давление естественного отбора на более чем три тысячи видов семейства комаров, сотни из которых принадлежат к подсемейству Anophelenae – переносчиков малярии. Каждый раз, когда случайные мутации создавали несколько насекомых, которых ДДТ не мог убить, истребление их конкурентов оставляло выжившим пространство для размножения. К середине 50-х годов ученые начали замечать резистентных к ДДТ комаров.
Тем временем химикат истреблял пчел, популяции птиц и млекопитающих.
Несмотря на многочисленные угрозы, чиновники и представители химической промышленности продолжали настаивать на том, что ДДТ не представляет значительной опасности для человека. Ситуация несколько изменилась лишь в 1962 году, когда была опубликована «Молчаливая весна» биолога Рэйчел Карсон – книга на доступном языке рассказывала о последствиях загрязнения окружающей среды химикатами, в том числе ДДТ. Общественность начала возмущаться, поэтому американским властям пришлось ввести законодательные изменения, ограничившие использование ДДТ, а также других хлорорганических инсектицидов.
Акцент на экологические проблемы
С 1970-х годов использование ДДТ начали запрещать или строго ограничивать во многих странах – частично из-за беспокойства по поводу его влияния на окружающую среду, отчасти из-за того, что некоторые вредители становились к нему устойчивыми. Это была посмертная победа Карсон, умершая от рака в 1963 году.
Однако даже сегодня щедро финансируемые химической индустрией лоббистские организации проводят кампании по восстановлению использования ДДТ. Они играют на эмоциях, утверждая, что его использование в качестве средства против комаров может предотвратить миллионы человеческих смертей от малярии – с «относительно ограниченным» влиянием на окружающую среду.
Между тем насекомые-переносчики инфекций продолжают развивать стойкость к пестицидам, а ДДТ, хоть сейчас и менее эффективен, чем в 1945 году, все еще способен убивать некоторые виды комаров. Его контролируемое применение как один из компонентов комплексной и скоординированной стратегии борьбы с малярией может быть полезным в краткосрочной перспективе, пока не появится лучшее инсектицидное средство.
Но, как обычно, дьявол кроется в деталях. Насколько краткосрочны эти меры, насколько они контролируемы и кем? Дебаты продолжаются, и Отмар Зейдлер вряд ли мог вообразить, что соединение, которое он синтезировал в 1874 году, вызовет столько споров через 150 лет.