Глеб Загорий: Около 30% аптечной цены медикаментов – это стоимость рекламы по телевизору

Генеральный директор фармацевтической фирмы «Дарница» Глеб Загорий зашел в Парламент восьмого созыва по списку Блока Петра Порошенко. Но в раде «таблеточный» миллионер выбрал для работы не Комитет по вопросам здравоохранения, а Комитет по делам ветеранов, участников боевых действий, участников АТО и людей с инвалидностью (главой которого стал его друг одиозный Александр Третьяков). Однако такой маневр не застраховал Загория от обвинений в том, что он влияет на сферу здравоохранения.

Так, руководитель «медицинского» комитета в Парламенте Ольга Богомолец возложила ответственность на «представителей бизнес-индустрии», к которым причислила и Загория, за блокирование важных антикоррупционных инициатив. В адрес депутата также неоднократно звучали упреки в лоббировании интересов фармкомпании через замминистра здравоохранения Александру Павленко, которая ранее оказывала адвокатские услуги его фирмам. А главе Минздрава Квиташвили вменяли тот факт, что он подает на должность руководителя Государственного экспертного центра Минздрава кандидатуру экс-помощника Загория Ивана Бавыкина.

Участники этих скандалов уже неоднократно опровергали взаимные обвинения. «Главком» за последнее время успел побеседовать с Александром Квиташвили, выслушать альтернативную версию Ольги Богомолец. К дискуссии также подключилась и член Комитета по вопросам здравоохранения Татьяна Бахтеева.

Переговоры об интервью с Глебом Загорием длились дольше всего. В итоге с бывшим гендиректором «Дарницы» обсудили не только реформу здравоохранения и конфликт вокруг закона о международных закупках лекарств. Разговор также коснулся национальных особенностей украинского фармрынка, влияния на него войны на Донбассе и обвинений депутата в том, что он «перекупает» членов других фракций…

«Предприятие «Фармак» развернуло рекламную кампанию в России»

Глеб Владимирович, учитывая ваш опыт, начнем разговор с тенденций в украинской фармацевтике. В чем особенности украинского рынка по сравнению с российским или, например, польским?

На украинском фармацевтическом рынке есть свои закономерности. Он уникален. Это связано с естественными историческими причинами. В СССР, при той системе распределения продуктивных сил и специализации регионов, Украина была выбрана как регион, в котором изначально создавались фармацевтические предприятия, в то время как в России развивалась химическая промышленность. Таким образом, в Украине потенциал экспорта национальной фармотрасли остается достаточно высоким.

В 2014 году отечественная фармацевтическая промышленность (которая включает в себя более 100 производителей – от больших до нишевых) суммарно обслуживала в денежных показателях почти 35% всего (внутреннего) рынка. А в натуральных физических показателях, то есть в упаковках, – почти 70%. Мы уникальны в этом смысле. Второй такой рынок – это рынок России, который ранее был больше импортозависимым. Но в связи с экстренным введением санкций против РФ, и в связи с тем, что фармпромышленность там стала приоритетной отраслью, то есть получила господдержку, госгарантии, она нарастила свой потенциал. То есть скорость импортозамещения в России происходит быстрее, чем в Украине. В Украине характер импортозамещения естественный, не революционный.

Просто у большинства граждан сегодня хватает средств лишь на самые дешевые таблетки первой необходимости…

Покупательная способность на товары первой необходимости, в том числе и лекарства, – чувствительный показатель. Люди стали тратить меньше денег на лекарства. Приходя в аптеку, они стали спрашивать, что можно приобрести того же качества дешевле. А украинский производитель по сравнению с иностранным устанавливает стоимость упаковки ниже среднего уровня.

Как потребителю решить проблему, когда, нарушая закон, врачи в рецептах выписывают не действующее вещество, а конкретный препарат, торговую марку, что выгодно их производителям и дистрибьюторам?

Я вас уверяю, мне попадались исследования о потребительском поведении в аптеке: то явление, которое вы упомянули, не носит массовый характер.

То есть, по-вашему, врачи соблюдают закон и выписывают действующие вещества?

Выписывают и так, и так. Но утверждать, что выписывают только торговые названия, нельзя.

К тому же, украинцы достаточно недоверчивы. Все чаще нам приходится видеть следующее явление: больной, пришедший покупать лекарство в аптеку (или это происходит еще в больнице, когда он получает рецепт), сам оказывается умнее, чем врач и фармацевт. Это хорошо, своего рода сдерживающий фактор. Постойте в аптеке полдня, и вам все станет ясно. Я далек от мнения, что покупатель может читать лекции первостольнику (так называют специалиста, который занимается обслуживанием посетителей аптеки – консультацией и продажами, – «Главком») и провизору, но в аптеках мы можем наблюдать «запеклі бесіди». Потребитель идет в аптеку подготовленным, потому что это – деньги.

Отсутствие в стране такой законодательной и регуляторной нормы как лицензирование импорта, особенно на рынках, где есть четко выраженная зависимость от импорта, – это нонсенс. Лицензирование импорта необходимо было ввести еще 3-5 лет назад, тогда все было урегулировано. Иностранные компании, которые в силу глобализации самого по себе бизнеса имеют продажи в разных странах, могут позволить себе продавать один и тот же препарат под разными названиями и по разным ценам в соседних странах. Процедура лицензирования импорта, в том числе, урегулировала бы и этот момент. Когда заявитель – иностранная компания или ее представительства – подает документы в Минэкономики, Минздрав или другую структуру – там обязаны дать 3, 5, 10 значений по близлежащим рынкам на тот же продукт в той же дозировке с показателями цены. И тогда государство в лице уполномоченного органа прямо говорит заявителю: если вы хотите продавать под своим торговым названием, в этой дозировке, для потребителей на этом целевом рынке, ваша цена не должна превышать такое-то значение. И дальше компания на уровне штаб-квартиры принимает решение: заходить на этот рынок или нет. У нас же эта процедура отсутствует. Были уже скандалы. Пациентские организации пытались принудить правительство начать лицензирование импорта. Потому что они вынуждены ехать в близлежащие страны – Беларусь, Россию, страны Прибалтики, Молдову – и покупать тот же продукт, но дешевле.

Можете в цифрах оценить, как снизилась покупательская способность украинцев и как в связи с этим упали продажи фармкомпаний?

В гривневых показателях существует так называемая фарминфляция. Она равна плюс-минус тем показателям инфляции, которые существуют на макроуровне в стране. Если мы говорим о долларовых показателях, то она упала так же, как девальвировалась местная валюта. Невозможно дооценить и переиндексировать стоимость товара с той скоростью, с которой девальвировала местная валюта. Доходы в иностранной валюте у производителей и торговых компаний, конечно, упали ровно на те же показатели девальвации местной валюты, а это ни много ни мало – в 2,5 раза.

Как поменялись в последнее время отношения наших фармпроизводителей с РФ?

Могу сказать, что «Дарница» существенно сократила экспорт в Российскую Федерацию, а в следующем году планирует вообще снизить до нуля.

Сколько составит экспорт «Дарницы» в Россию в этом году?

Это какие-то минимальные цифры, они в 3-4 раза ниже прошлогодних. Несмотря на то, что цель любого бизнеса – прибыль, менеджмент завода понимает, что в нынешней ситуации торговые контакты нужно минимизировать.

Если «Дарница» условно сокращает экспорт в Россию, то, наверняка, есть компании, которые занимают эту нишу?

Мне странно наблюдать за тем, что киевское предприятие «Фармак» активно развернуло рекламную и коммерческую кампанию на территории России, запустило ролики по федеральным российским каналам, создало, видимо, не маленькое количество рабочих мест на территории Российской Федерации. И при этом родной брат владелицы (Павел Жебривский – «Главком»), до последнего времени – глава наблюдательного совета этого предприятия, является губернатором Донецкой области и стоит на передовой против российских военных. Он назначен Президентом, значит, доказал свою состоятельность в этом направлении. Но компания создает за собственные деньги рабочие места на территории России, получает доход и спонсирует каналы. Это, на мой взгляд, нестыкуемые вещи.

Есть и другая сторона медали. До сих пор на территорию Украины попадают продукты, произведенные в России. Даже в случаях, когда Украина производит аналоги. И при этом наименования, произведенные в России, являются даже не вторыми генериками, а пятыми, и от них рынок Украины мог бы безболезненно отказаться.

От какого зависит это «попадание»?

Зависит от органов исполнительной власти. Если мы говорим о конкретном органе, то это Кабинет Министров: Минэкономики, Минздрав, Госслужба лекарственных средств. В конце концов, это ответственность профильного вице-премьера по гуманитарным вопросам.

Вы – депутат, по этому поводу обращались в указанные министерства и ведомства, к вице-премьеру?

К премьеру – нет. Но ряду высших государственных чиновников вопросы я задавал.

Кому?

Я не боюсь называть фамилии. Просто надеюсь, что мои неформальные беседы с этими чиновниками в ближайшее время приведут к каким-то шагам. Если нет – буду готов сказать, с кем общался и к кому обращался.

«Я сторонник временного моратория на ТВ-рекламу медпрепаратов»

Действительно ли украинцы имеют привычку бесконтрольно употреблять антибиотики?

Украинцы очень склонны к самолечению. Мы любим пользоваться большим количеством препаратов. Есть даже такое явление, которое называется полипрагмазия (одновременное необоснованное назначение большого количества лекарственных средств или лечебных процедур – «Главком»).

То есть на Западе такого культа медикаментов, как у нас, нет.

Нет, конечно. Там есть законодательные ограничения. Рынок здравоохранения и фармацевтики – один из самых зарегулированных. Потому что цена ошибки – человеческая жизнь. В этом смысле мы отличаемся.

Полипрагмазия действительно существует, мы очень любим лечиться. Но и ответственность врачей не такая, как хотелось бы. Человек не всегда сам может выбрать себе лечение. А врачи тоже живут в этом обществе, имеют обесцененные доходы, им нужно кормить семьи. С одной стороны, мы призываем их стоять на страже. С другой, они не имеют возможности повышать квалификацию, учиться за рубежом, потому пытаются перестраховываться, и как следствие – выписывают на подстраховку огромное количество лекарств, которые не нужны.

Другое дело, контролирующая функция государства до конца не реализована. Нонсенс, что в нашей стране беспрепятственно продаются продукты, относящиеся к группе иммуностимуляторов и иммуномодуляторов. На рынках Западной Европы, США и Японии существуют в этом отношении четкие регуляции. Их суть в том, что препараты, относящиеся к группе иммуностимуляторов и иммуномодуляторов, должны пройти усложненные клинические тесты, как минимум, на два критических показателя – это терратогенность и мутогенность. Эти продукты должны быть исследованы на предмет воздействия на плод и на следующее поколение, чтобы максимально снизить риск генетических последствий их применения. Детям 3-5 лет (не в случае выбора между жизнью и смертью) назначают иммуномодуляторы-таблеточки и еще рекламируют их по телевизору – это преступление. Когда детям назначают иммуномодуляторы противогриппозные или капельки с инактивированным интерфероном в нос – это тоже преступление. Эти деньги черные, кровавые. В результате мы имеем бесплодие нации, слабый иммунитет, и родители начинают удивляться, что ребенок в октябре приходит в школу, и потом два месяца не может выболеть, должен неделями сидеть дома. Почему? Потому что люди бездумно и бесконтрольно принимают лекарства, которые, в общем, запрещено принимать.

Так может запретить рекламу медпрепаратов, не это ли обещала нам новая власть?

Я разделяю положения коалиционного соглашения о запрете рекламы на медикаменты. Но полностью запрещать рекламу на медикаменты – значит в один момент все как ножом обрезать. Это вызовет резонанс в определенных профессиональных сообществах: приведет к сопротивлению или саботажу на каналах и медиа-группах, вызовет недовольство компаний, которые всю маркетинговую схему продаж построили на ассигнованиях в ТВ-рекламу.

Я сторонник введения временного моратория на телевизионную рекламу. Мы же понимаем, любой производитель будет закладывать в стоимость лекарств расходы на рекламу. Есть случаи, когда около 30% аптечной цены медикаментов – это стоимость рекламы по телевизору. Представляете, как можно удешевить препараты? Даже если не удешевить, то хотя бы не увеличивать цену.

По-вашему, на какой период времени нужно ввести такой мораторий?

Чтобы разобраться в ситуации, произвести исследования, достаточно будет от года до двух. Станет понятно, какие продукты «умрут», потому что без телевизионной поддержки, условного зомбирования просто перестанут продаваться. Люди начнут тратить деньги на рациональные продукты, имеющие фармакологический эффект.

Из года в год все агрессивнее становится реклама биологически активных добавок (БАД). Вы считаете это проблемой?

По телевизору рекламируются биологически активные добавки, в том числе, и за рубежом. Медикаменты и биологически активные добавки – это разные категории товаров, которые в цивилизованных рынках регулируются разными законами и директивами.

У нас некоторые, скажем так, еще вчера лекарства теперь находятся в статусе биологически активных добавок.

Да. В силу того, что государство не до конца выполняет свою функцию контроля, действительно, существует схема, которая позволяет достаточно быстро, по упрощенной процедуре какую-то часть лекарств «переделать» в биологически активные добавки. Дело в том, что статус регистрации биологически активной добавки подразумевает ускоренную и поверхностную процедуру, и наличие полной ставки НДС, как правило, закладывается в цену и все равно накладывается на конечного потребителя. Но тут вопрос не к нерадивым бизнесменам, которые хотят заработать сверхприбыль. Это вопрос к государству.

Какой яркий пример лекарства, которое стало БАДом, вы знаете?

Ради смеха я могу привести другой пример: как биологически активная добавка, которой является морская вода для спрыскивания носа, стала лекарством. Наименований спреев с морской водой у нас очень много, до 30. Но это парадокс, когда морская вода из Средиземного моря зарегистрирована в стране согласно процедуре как лекарственное средство. Вопрос: какие исследования были сделаны на тему воды? Капли в нос даже не являются стерильными.

Как государство допускает такие схемы – я не понимаю. БАДы раньше облагались 20% ставкой НДС, а лекарства до последнего времени освобождались от нее, существовала нулевая ставка. Соответственно, некоторые добавки регистрировались так, как я рассказал. Регистрируясь как лекарства, они просто «уходили» от 20% ставки НДС, которую не платили государству. А государство само же этому потакало. В данном случае мы говорим о так называемых входных воротах страны в этом бизнесе – имею в виду Государственный экспертный центр при Минздраве.

«Дарница» производит какие-то БАДы?

Не производит. «Дарница» является ведущим предприятием в стране по производству стерильных медикаментов в виде ампул, физиологических растворов, сухих стерильных антибиотиков. Бизнес «Дарницы» в большей степени относится к сверхрецептурному полю, даже не к поликлиническому использованию, а именно больничному. Предприятие производит огромное количество медикаментов, которые используются каждый день для проведения любых манипуляций-операций. Плюс специализация портфеля «Дарницы» в большей степени касается кардиологического или неврологического портфеля.

Среди простых потребителей наибольшей популярностью пользуется «Цитрамон-Дарница», который сейчас активно рекламируется?

Он популярный в безрецептурной группе медикаментов именно для обычного потребителя. Но основными потребителями «Дарницы» все-таки являются врачи, которые работают с рецептурной группой медикаментов.

Вот как для «чайников» объясните, чем «Цитрамон-Дарница» отличается от цитрамона других производителей?

Отвечу житейским примером. У меня есть приятель, который живет в Израиле. Страна с очень хорошо сбалансированной регуляторной базой. Модель государственного контроля подобна США. Но он, приезжая сюда, лечит свою голову «Цитрамоном». И не берет с собой местные израильские хорошие препараты от головной боли. Вот он объяснил это так: «не знаю, 10-15 лет подряд пью, и это мне помогает». Мы сделали вывод, что нужно причину искать не в фармакологический свойствах состава, а в том поведении, которое использует производитель «Дарница» по отношению к этому продукту. Так вот на протяжении длительного времени компания не меняла состав этого продукта, не пыталась его удешевлять.

Но тут вы сами себе перечите, ведь «Дарница» все равно рекламирует свой «качественный и дешевый» «Цитрамон». А, как известно, «реклама делает лекарство на треть дороже»…

Если говорить о натуральных показателях, то и с рекламой, и без нее они остались неизменными. Рекламный ролик для «Цитрамона», который был по телевизору в ограниченном периоде, был направлен только на то, чтобы проинформировать, а не привлечь нового покупателя. На сегодняшний момент «Цитрамон» из всех цитрамонов занимает существенную нишу, и повышать свое влияние на эту нишу не нужно. Этот препарат уже стал нарицательным. С точки зрения маркетинга неэффективно вкладывать туда инвестиции.

«Мы еще слишком либеральны к тем, кто хочет войти на рынок»

Что продает «Дарница» государству?

Тема госзакупок в стране одна из излюбленных. Надо понимать, что данная категория делится на две части. Когда кто-то спрашивает о госзакупках, его чаще интересуют тендеры.

Министр здравоохранения Александр Квиташвили рассказал «Главкому», что «Дарница» не участвует ни в одном тендере, которые проводит его ведомство.

Все верно, не участвует. Он правильно сказал, потому что говорил корректно о госпрограммах, которые финансируются через средства госбюджета, расписанные на Минздрав. «Дарница» не участвует в этих тендерах. С другой стороны, «Дарница» продает препараты в муниципальные больницы, для которых существует единственный способ финансирования из средств местных бюджетов. Это я прошу разделять.

В тендерах Минздрава, которые являются горячей темой, «Дарница» не участвовала. Сегодня у меня по-прежнему интереса к тендерам нет. Действительно, существует какое-то количество компаний, которые традиционно всегда участвовали в тендерах и распределении денег госбюджета. Я далек от мысли, что это мафия. Это реальные люди. Жаль, что государство не предпринимает никаких попыток, чтобы либерализовать эту сферу.

Можете эти компании назвать?

Это компании, близкие к Петру Багрию, к Николаю Кузьме, к Андрею Лирныку, группа компаний «Людмила-Фарм». Это те же герои, о которых шла речь на протяжении лет десяти, еще со времен президентства Виктора Ющенко. Меняются регистрации, названия компаний, но конечные бенефициары этих компаний остались те же.

Назовите наибольших игроков на фармрынке Украины.

Пятерка субъектов рынка с лидирующими позициями выглядит следующим образом: «Фармак», «Дарница», «Берлин-Хеми» (Менарини Груп, немецкий производитель с итальянским капиталом), украинская корпорация «Артериум», включающая три предприятия… И в пятерку, думаю, входит еще японский производитель «Такеда».

Новому игроку сложно зайти на наш Украины?

Фармрынок делится на три сегмента: производственный, торговый и розничный. Если вас интересует производственный сегмент, то барьеры входа очень высоки. Первое, эта отрасль наукоемка и капиталоемка. Стартовые начальные инвестиции возвращаются только в длительном периоде времени. Второе, построить с нуля производственное предприятие – дорого и долго. Есть случаи, и «Дарница» в них попадала, когда оборудование, необходимое для того или иного вида технологий, изготавливается только за рубежом, и на это уходит полтора-два года. Добавим срок всех необходимых тестов, срок доставки, имплементации, предлицензионной и лицензионной проверок и всех пусконаладочных работ с первыми клиническими сериями. В конечном итоге с момента мысли только до старта производства иногда может уйти до трех лет. Это очень долго.

Председатель профильного комитета в Верховной Раде Ольга Богомолец в интервью «Главкому» озвучила мысль, что фармрынок Украины закрыт, и сюда не пускают, например, препараты без условно «высшего» разрешения фармацевтической мафии, то есть «держателей» рынка.

Наш рынок еще недорегулирован, он еще не такой жесткий, как в других развитых странах, но к этому идет. Он будет жестким. Я уверен, что мы прошли большую часть такого пути. За полтора-два года государство в силах совершить оставшиеся необходимые изменения регуляторной базы. Не надо ничего придумывать, нужно просто взять лучшую практику, которая существует в Западной Европе, Америке. Мы еще слишком либеральны по отношению к тем, кто хочет войти на рынок.

Тезисы о том, что большие игроки кого-то сюда не пускают, похожи на чепуху. Потому что производственный фармацевтический рынок сверхфрагментирован, не сконцентрирован. Самый большой игрок по емкости рыночной доли, или первые два-три, – это не выше, чем 5-5,5% рынка, и это не влияние. Плюс, есть повышенный интерес Антимонопольного комитета к этой области. Исторически я не помню ситуации, при которой хотя бы единожды было подозрение на сговор каких-то производителей на рынке.

«Богомолец была инструментом…»

Богомолец также отметила, что ей непросто живется с представителями бизнес-индустрии в парламентской коалиции: они блокируют важные антикоррупционные инициативы. В качестве примера она привела один из законопроектов по международным закупкам, который подавали вы с председателем Комитета по делам ветеранов, участников боевых действий, антитеррористической операции и людей с инвалидностью Александром Третьяковым. Почему так сложно было прийти к консенсусу?

Да, было несколько версий (законопроекта – «Главком»). Они все касались одного и того же. Отличия были в том, что та группа соавторов, в которую я входил, выступала за полную прозрачность в данной сфере. Мы говорили о том, что международными организациями, которые будут проводить закупки, должны быть организации так называемого семейства ООН и ЮНИСЕФ. Выше гарантий на госуровне я не знаю. Наши оппоненты еще выступали и за внесение в этот пул каких-то не до конца понятных организаций, неправительственных фондов. Говоря об оппонентах, я имею в виду, в том числе, и группу соавторов, связанную с Богомолец. Но, на самом деле, не Богомолец была инициатором этого. Инициатором был ряд пациентских организаций. Богомолец была инструментом для внесения данного законопроекта в Парламент.

С помощью руководства Администрации Президента, при личной вовлеченности первого лица государства, руководства Минздрава, нам удалось создать текст, который, как минимум, стал удобен, понятен, прозрачен для регионального офиса Всемирной организации здравоохранения. Международные организации были инициаторами этого законопроекта. Но здесь уже начинаются игры с понятиями. Пациентские организации (их всего несколько, они известны и, как правило, работают в сфере закупок только по нозологиям СПИД и так далее), хотели, чтобы был принят закон таким образом, чтобы как в сказке ковер-самолет прилетел – и государство было удовлетворено в этой части медикаментов.

Но принятый закон пока не работает…

Изначально, когда мы говорили с организациями семейства ООН и ЮНИСЕФ, мы отдавали себе отчет, что эти организации сверхзарегулированы. У них работают жесткие глобальные процедуры. Они не очень мобильны. И так быстро получить в качестве реализованного партнерства работу с этими организациями нельзя. Более того, несколько подобных организаций изначально говорили, что процедура, которую они должны будут пройти, будет занимать от полугода и больше. Об этом знала и Богомолец, и группа ее соавторов, и эти пациентские организации, о которых идет речь. Все понимали, что в этом фискальном году, до конца 2015 года, вероятность поставки медикаментов по процедуре работы с международными организациями, скорее всего, не будет реализована. Это невозможно. Не по нашей вине, не потому что Минздрав чего-то не хочет делать. Более того, в законе мы прописали ускоренную, облегченную систему регистрации подобных продуктов – государство сделало все, чтобы пойти навстречу. Но международные организации всегда несколько инертные. Разработчики изначально понимали, что реализация закона начнется в 2016 году. Я могу сказать одно, что непорядочно манипулировать сейчас общественным мнением и говорить, что закон не работает и что обещания не выполнены.

С момента голосования в зале все это очень быстро прошло через секретаря и спикера, и практически мгновенно было подписано Президентом. Что еще может быть доказательством доброй воли руководителей государства?

Назовите эти коммерчески ориентированные пациентские организации.

Существует какое-то количество лоббистских, коммерчески ориентированных организаций, которые используются конъюнктурно, от случая к случаю теми или иными игроками рынков либо политиками. Они просто решают свои коммерческие вопросы. Мое отношение к ним специфично. Существует ряд организаций, которыми руководит Дмитрий Шерембей. Его поведение у меня вызывает вопросы. Складывается ощущение, что тактика его поведения – это сведение личных счетов. Я не понимаю причину. Может, он за что-то борется? Но в моем понимании борется он за коммерческую выгоду.

Вы отметили, что Богомолец была лишь инструментом для внесения проекта, инициатором которого были пациентские организации. Сама Богомолец обвиняет вас и Третьякова в попытках провести альтернативные проекты и тем самым блокировать принятие антикоррупционных механизмов. Ее коллега Оксана Корчинская намекала на то, что вы контролируете первого зама Квиташвили Александру Павленко. У вас есть конфликт с депутатами комитета здравоохранения? С Богомолец лично?

Ольгу Вадимовну я знаю как человека из бизнеса. Потом мы были избраны в Парламент. Но я пришел в Парламент с желанием отсечь от себя любой возможный конфликт интересов. Поэтому когда встал вопрос, в каком комитете работать, я и Третьяков приняли решение идти в самый неблагодарный комитет, который среди парламентариев называют «меценатским». Это комитет, в работе которого невозможно ничего лоббировать. Мы не побоялись ответственности и взяли на себя сумасшедший блок работы, который не был присущ этому комитету. Это все вопросы, связанные с людьми, которые участвуют в АТО. На сегодня субъектами нашей ответственности являются более чем 200 тысяч людей. И это количество будет увеличиваться, потому что в вооруженных силах происходит ротация, военные действия на востоке не закончены...

Но сейчас раскручивается идея объединения Комитета по делам ветеранов, участников боевых действий, участников АТО и людей с инвалидностью с «немеценатским» Комитетом здравоохранения.

Объединение комитета не подразумевает упразднение комитета. В Комитете по вопросам здравоохранения в два раза больше членов, чем в нашем. Но вопрос объединения связан не с количеством членов, а с эффективностью работы («медицинского» комитета – «Главком»), которая у руководства страны вызывает вопросы. В конце концов, это ответственность Президента. Он вышел к обществу с тем, что этот комитет относится к его именной фракции, а значит, он разделяет солидарную ответственность за то, что происходит в работе этого комитета.

А что вас не устраивает в работе Комитета по вопросам здравоохранения?

Через комитет не прошло ни одного изменения из того, что мы называем реформой системы здравоохранения. Можно считать это попыткой саботажа руководством комитета. Когда речь идет о реформах, имеется в виду сначала новое законодательство и регуляторное поле, а уже потом – его исполнение. Минздрав – это исполнительный орган. Они должны получить новые законы, новую концепцию, философию. К сожалению, комитет ничего не сделал.

Что вы под реформой подразумеваете? Поданный Минздравом проект об автономизации медучреждений?

Нет. Когда Богомолец в публичных выступлениях вырывает из контекста и говорит только об одном законе, это как минимум некорректно.

А о чем говорить? Нет же этого согласованного пакета из 50 законопроектов.

Подан пакет из пяти законов. Да, он не прошел профильный комитет. Богомолец считает, что только комитет имеет возможность запустить в зал проект. Но меня радует другое. Пару недель назад мы пригласили на фракцию Квиташвили. И там он впервые услышал, что центром законодательной инициативы может быть не только Кабмин, а еще и Президент, депутаты – как минимум, это опция, как внести проект в зал. Но согласно регламенту заключение профильного комитета носит лишь рекомендательный характер. Окончательно решение по законопроекту должны сделать депутаты в зале. Глава же комитета здравоохранения почему-то посчитала, что может узурпировать вход в зал. Внутри комитета существуют различные мнения в отношении реформы здравоохранения. Мне импонирует подход члена комитета и представителя нашей фракции Константина Ярынича. Этот человек до прихода в Парламент был практикующим онкологом-хирургом, спасал жизни людей.

«У меня и Третьякова политические амбиции реализованы»

Следующий вопрос ближе к вашей деятельности в Комитете по делам ветеранов и инвалидов. Расскажите, какие изменения произошли на фармрынке в связи с войной на Донбассе.

Коротко: фармрынок ужался на количество потребителей на востоке и в Крыму.

Наверняка более востребованными стали препараты, о которых раньше мало кто вспоминал?

В силу проведения боевых действия в регионе потребность сместилась в сторону экстренных больничных продуктов. Военные, поступающие с поля боя, имеют ранения, иногда травмы, не совместимые с жизнью. По крайней мере, по двум регионам – Харьковской и Днепропетровской областям, которые больше всех принимают раненых – структура потребления фармацевтических продуктов изменилась. Она значительно сместилась в больничный сегмент: там, где идут подготовки к операциям, капельницы, антибиотики, потому что есть угроза заражения крови. Но совсем явные изменения произошли только в двух первых приграничных регионах. По поводу остальной Украины… Изменения в структуре потребления очень незначительные.

Но что важно, мы смогли добиться, чтобы волонтеры, получившие там ранения, были приравнены к участникам боевых действий. Это новшество в нашем законодательстве. Был вопрос подразделений, добровольческих батальонов, которые украинцы формировали самостоятельно. Сегодня они практически все вошли в состав либо ВСУ, либо Нацгвардии, либо МВД. Но в тот переходной период они были вне закона. И много проблем возникло у раненых, получивших инвалидность, у семей погибших. Сегодня военные, которые были еще в тот период в добровольческих батальонах, также приравнены по своим социальным гарантиям и льготам к участникам боевых действий. До этого женщины, потерявшие на войне кормильца, оставшись с несовершеннолетними детьми, не могли никуда обратиться, они просто бились в глухую стену, потому что не имели никакого статуса.

Какие льготы сейчас предусматриваются для участников боевых действий?

Это безоплатное получение лекарств, 75% скидка на квартплату, бесплатный проезд всеми видами городского пассажирского транспорта, первоочередное обеспечение жилплощадью лиц, которым необходимо улучшение жилищных условий и многое другое. Также теперь участникам боевых действий, которые потеряли трудоспособность, установленные им пенсии (или ежемесячное пожизненное денежное содержание, или государственная социальная помощь, которая выплачивается вместо пенсии) повышаются на 25% прожиточного минимума. А это ежемесячно 268,5 гривен.

Ежегодно участникам боевых действий выплачивается денежная помощь. В 2015 году она составляла 875 гривен. И сейчас все военнослужащие, члены добровольческих батальонов, волонтеры и люди, которые в связи с участием в АТО получили увечье, что привело к инвалидности, получат статус инвалида войны и соответствующие льготы.

Еще весной этого года движение «Ми – кияни», бенефициарами которого являетесь вы и Александр Третьяков, казалось, готовилось к местным выборам. На улицах раздавали газеты, висели билборды, в качестве кандидата в мэры столицы от движения называли имя раскрученного уже на тот момент комбата батальона «Азов» Андрея Билецкого. Почему, когда речь действительно зашла о выборах, все заглохло?

Общественное объединение «Ми – кияни» также активно, как и весной. Организация никогда не утверждала, что будет выдвигать Билецкого или кого-либо еще в мэры. Несмотря на то, что я и Александр Третьяков действительно публично имеем отношение к движению, мы не заявляли о намерении вхождения во власть. У меня и Третьякова политические амбиции и так реализованы – мы работаем в Парламенте в Блоке Петра Порошенко «Солидарность».

То есть договорились с Порошенко и Кличко?

Это движение молодое, и было принято решение не перерегистрировать его в политическую партию. Какие бы домыслы кто не распускал, мы работали и продолжаем работать с общественностью на округах, облагораживаем скверы, помогаем малоимущим, семьями Небесной сотни. Это меценатская деятельность, непубличная, никак не связана с выборами.

Лидер Радикальной партии Олег Ляшко обвинил вас, а также Александра Третьякова и Игоря Кононенко, в том, что вы по поручению Порошенко перекупаете его депутатов. В качестве примера он привел историю с нардепом Артемом Витко.

Я уже говорил журналистам, что мы этого никогда не делали. Мне странно это слышать. Еще было более странно, когда Ляшко рассказывал, что перекупают его членов фракции, но при этом все остались на своих местах. С Артемом Витко я познакомился еще до его вхождения в Радикальную партию как с командиром батальона «Луганск», который потерял половину состава на востоке. Так вот он до сих пор остается членом Радикальной партии. У меня с Артемом был разговор, он мне прямо сказал: я не имею морального права находиться в политической силе, которая позволяет себе личные выпады против главнокомандующего.

Но, посмотрите, по ряду последних голосований Ляшко голосует против, а все члены Радикальной партии – за. Они самостоятельные, уважающие себя люди, имеют собственную позицию. Скорее всего, в Радикальной партии как-то по-новому будут отстраивать формат взаимоотношений со своим лидером. Я не знаю там ни одного труса, который бы разбегался. Артем тоже поступил не как трус: открыто выступил перед Ляшко, написал заявление, остался в коалиции.